Отправлено: 28.01.19 09:19. Заголовок: Рецензия на книу "Судьба командарма Лизюкова".

Рецензия на книгу И.Н. Афанасьева «Судьба командарма Лизюкова».

За последнее десятилетие вышло сразу несколько книг и журнальных статей о трагической судьбе и гибели Героя Советского Союза, первого командира 5-й танковой армии генерал-майора А.И. Лизюкова. Горячие споры о поисках места его захоронения шли и на нескольких интернет-площадках. И вот новая работа - «Судьба командарма Лизюкова». Что можно вкратце сказать о ней?

Достоинством книги являются приведённые автором воспоминания и свидетельства, в которых читатель найдёт интересные детали и эпизоды, связанные с жизнью А.И. Лизюкова, окружавшими его людьми и событиями Великой Отечественной войны. Многие из этих материалов представлены широкой публике впервые. В этом смысле работа И.Н. Афанасьева полезна и заслуживает хорошей оценки.
Однако к главному вопросу давней исторической дискуссии – действительно ли было обнаружено захоронение Лизюкова – использованные автором данные, по большей части, не имеют отношения и ничем не подтверждают его заявлений о том, что останки генерала были найдены. Никаких новых источников на этот счёт автор книги не приводит и свои утверждения ничем не доказывает. Более того, привлечённые Афанасьевым свидетельства зачастую противоречат его же собственным выводам, но он этого не замечает или не хочет замечать.
Метод доказательства г-ном Афанасьевым своей правоты вызывает удивление. Образно выражаясь, процесс «доказывания» идёт так:
А) Конечно, есть известное утверждение неких математиков, что 2+2 = 4. Однако не всё так однозначно, поэтому не будем спешить… Кто даст гарантию, что эти математики не имели коварного умысла ввести доверчивых потомков в заблуждение? Такой гарантии нет, и никто не сможет доказать мне (нам) обратное!
Б) А вот один известный и заслуженный поэт утверждал, что 2+2= 5! Он порядочный человек, который всегда говорил правду, и у нас просто нет оснований ему не доверять! Поэтому надо верить этому честному поэту, а не сомнительным математикам!
В) Теперь, когда стало ясно, что 2+2=5, можно быть уверенным что 2+2+2=7…

Очевидно, взявшийся за историческое исследование литератор И.Н. Афанасьев должен понимать, что историки основывают свои исследования на документальных источниках, а не на сказаниях и легендах. Исследователи идут от фактов к выводам, а не наоборот. Публичные заявления являются итогом изучения, сопоставления и анализа имеющихся исторических материалов, а не началом их «целевой» подборки и последующей подгонки под нужный результат!
При этом г-н Афанасьев «не видит» очевидных противоречий, нестыковок и натяжек в представленной «находчиками Лизюкова» версии событий и откровенной надуманности и вымученности их объяснений, о чём он, как ключевой участник давнего спора, хорошо знает.

Казалось бы, автор, опровергни аргументацию оппонентов своими вескими доводами, наглядно покажи читателю, насколько ты прав, а они – нет, выстави напоказ всю несостоятельность их критики! Но вместо этого г-н Афанасьев умалчивает об аргументах противников официальной версии и их многочисленных вопросах, на которые ни он, ни его сторонники так и не смогли дать вразумительных ответов. Он делает вид, что, по большому счёту, никакой дискуссии вообще не было и «деликатно» обходит все острые вопросы стороной, а отсутствие нужных ему документов (их просто нет) подменяет собственными рассуждениями и домыслами, выдавая их за факты. Этот приём выглядит примерно так:
А) Генерал А. не мог не знать о случившемся и, скорее всего, подумал, что…
Б) Теперь, когда мы знаем ход его мыслей, перейдём к вопросу о… (и т.д. и т.п.)
В свидетели гибели и захоронения Лизюкова он призывает людей, которые свидетелями вовсе не являлись! Они не были ни участниками, ни очевидцами последнего боя и захоронения генерала, а лишь пересказывали с разной степенью недостоверности услышанные ими разговоры, пересуды и слухи. При этом свидетельство единственного выжившего участника последнего боя генерала – дважды раненного в бою младшего механика-водителя Можаева – г-н Афанасьев настойчиво стремится дискредитировать на основании того, что… оно ему не нравится, так как никак не вписывается в придуманную им «нужную» концепцию.

Более того, не имея на то никаких оснований, кроме своего собственного мнения(!), автор стремится вызвать у читателя недоверие к рассказу Можаева, намекая, что он-де, проявил малодушие в бою и наговорил лишнего, чтобы уйти от ответственности. И это при том, что расследовавшие в 1942 г. гибель Лизюкова офицеры штаба Брянского фронта, разбиравшиеся в сути дела куда лучше, чем иные современные литераторы, нашли поведение Можаева в бою безупречным. В отличие от г-на Афанасьева, походя подозревающего в неправде единственного настоящего свидетеля произошедшего, они ни в чём его не обвинили и не упрекнули даже словом. Именно его показания, а не приводимые сейчас г-н Афанасьевым мнения разных «несвидетелей», и были взяты за основу в ходе расследования. Именно они были подтверждены другим свидетельством: сообщением разведчиков 1 ТК. Именно рассказ Можаева и стал первоисточником всех последующих разговоров и обсуждений, отголоски которых Афанасьев выдаёт сейчас за некие «достоверные свидетельства». Свидетельства чего? Разговоров о судьбе пропавшего генерала?!

В книге много лишнего пафоса, разного рода риторических вопросов, конспирологических предположений, намёков и недомолвок, которые автор выдаёт за некое открывшееся ему тайное знание об обстоятельствах последнего боя и захоронения Лизюкова.
Но обильные «словесные кружева» не становятся убедительными аргументами, а остаются тем, чем и были – домыслами и предположениями, которые никак не приближают нас к истине, но которыми г-н Афанасьев упорно пытается подменить документы, однозначно опровергающие его утверждения.
Текст перегружен пространными рассуждениями и отступлениями, которые имеют весьма отдалённое отношение к сути дела или вовсе не имеют к ней никакого отношения. Вместо чёткого обоснования своих выводов на базе достоверных и проверяемых источников, автор, за их отсутствием, растекается мыслию по древу, вкрапляя разные додумки, дабы легче было скрыть в этой взвеси явные противоречия своих объяснений, в которых просто не сходятся концы с концами.

Впрочем, складывается впечатление, что автор не ищет правды. Как будто она ему не нужна (и даже вредна), а нужен миф, в который он хочет верить сам, и в правдивости которого он пытается убедить своих читателей.
Разумеется, вопрос веры - его личное дело. Г-н Афанасьев может верить во что угодно. Но автор не останавливается на себе. Он открыто навязывает свои сомнительные выводы и тем, кто хочет знать правду, а не миф. Читателям стоит задуматься об этом, если они будут изучать данную книгу.


Подробнее о дискуссии относительно гибели и захоронения А.И. Лизюкова и развенчивании официального мифа можно прочитать здесь: http://imf.forum24.ru/?1-12-0-00000048-000-0-0-134315..
И здесь: http://imf.forum24.ru/?1-17-0-00000030-000-0-0-124250..
А также в книгах: «Тайна гибели генерала Лизюкова» и
«Последнее сражение генерала Лизюкова».

 Отправлено: 10.02.19 20:30. Заголовок: Дальнейший подробный..

Дальнейший подробный разбор ошибок, нестыковок и недостоверных заявлений автора книги предназначен для дотошных и любопытных читателей, которые хотя бы в общих чертах осведомлены о сути прежней дискуссии по вопросу гибели и захоронения генерала Лизюкова и ориентируются в её основных проблемах.

С. 75-76. Описание отрывка из дневников Симонова. Афанасьев называет строчки Симонова «бесценными свидетельствами очевидца»! На самом деле это свидетельство ходивших по штабам разговоров о судьбе Лизюкова, но их никак нельзя назвать свидетельствами очевидца гибели Лизюкова.
Вместо ясных и чётких обоснований своей правоты Афанасьев напускает густые клубы словесного тумана: «В магическом кристалле симоновского факта линия судьбы Лизюкова, витиевато преломленная после его смерти, обретёт убедительную прямоту и ясность, а полномочия текстологии превзойдут доводы историков. Для этого нужно просто исполнить завет писателя и довериться первым впечатлениям его дневника, а также признать очевидное: рукописи не горят даже в пламени войны…»
Это что? Это о чём? В «переводе» на нормальный человеческий язык (без ненужной словесной шелухи и пафоса) Афанасьев, надо думать, хочет сказать следующее: дневниковым записям Симонова следует верить безоговорочно, они в вопросе о гибели Лизюкова – полноценный источник.
Между тем, эти записи являются источником лишь в вопросе личного восприятия Симоновым произошедшего, его общения с различными людьми, когда спустя какое-то время от кого-то он услышал что-то об обстоятельствах последнего боя генерала. В основе его интерпретации гибели Лизюкова опять же лежит рассказ выжившего танкиста из экипажа Лизюкова - Можаева, но только рассказ, прошедший через «десятые руки», и потому уже сильно искажённый.

Стр. 77. Афанасьев пишет: «Не подлежит сомнению другое: особая важность донесения (Лизюкова в Ставку. – И. С.), которое было очень невыгодно командованию группы и вселяло в него настоящий страх. Было сделано всё, чтобы воспрепятствовать отправке донесения Лизюкова в Ставку».
Правда? Г-н Афанасьев способен через 75 лет читать мысли давно ушедшего из жизни командования группы и на полном серьёзе говорит о якобы испытанном этим командованием страхе? Но на основании каких же источников он делает эти заявления? А никаких. Он просто так считает, это и есть его «источник»!

Стр. 77-78. Пример либо непонимания документа, либо его подтасовки автором.
В директиве Ставки под пунктом первым указывается о разрешении сменить 5 ТА танковым корпусом, а вторым пунктом идёт распоряжение «5-ю ТА по выводе в тыл как армию ликвидировать…». Казалось бы, всё ясно. Но Афанасьев трактует директиву как разрешение командованию Брянского фронта не только вывести 5 ТА в тыл, но и ликвидировать её, как если бы именно командования Брянского фронта стало инициатором её расформирования, что совершенно не соответствует фактам!

Стр. 80. Наглядный пример передёргивания.
Афанасьев пишет «Утверждение, что Сталин проигнорировал обращение командарма (с просьбой приостановить расформирование 5 ТА. - И.С.) – глубочайшее, ключевое заблуждение», основывая это своё утверждение на том факте, что Сталин-де, ответил на телеграмму Лизюкова.
Но ответ Сталина «Считаю невозможным отменить решение о расформировании танковой армии» ясно говорит о том, что Сталин проигнорировал просьбу Лизюкова. Но Афанасьев подменяет суть дела формальным пониманием смысла слова «проигнорировал», то есть «не ответил», хотя совершенно понятно, что суть дела от этого никак не меняется!

Стр. 83. Очередная конспирология. На этот раз про Симонова. Афанасьев утверждает, что «из числа посвящённых (в то, что Лизюков собирался докладывать наверх об итогах боёв 5 ТА. – И.С.) умышленно исключили К.М. Симонова, не допустив его прибытия на КП Лизюкова в тот роковой день», и даже запретили офицеру связи «доставлять Симонова к Лизюкову». Поразительная безапелляционность и без всяких сносок на источник. На чём же основывает свои заявления Афанасьев? На своих додумках.

Стр. 84. «Пребывание писателя у башкирских кавалеристов не оставило никаких сомнений в том, какой день стал последним в жизни легендарного танкиста».
Удивительным способом устанавливает Афанасьев хронологию событий – по мемуарам Симонова! Зачем же ломиться в открытую дверь и «открывать Америку»? Есть документы, которые прямо говорят о том, что последним днём жизни Лизюкова было 23 июля 1942 г. и нет никакой необходимости устанавливать это по косвенным признакам из мемуарной литературы!

Там же, стр. 84. Афанасьев пишет: «Специальная комиссия фронта весь август 1942 года с усердием обставляла известие о гибели Лизюкова невразумительными соображениями и только усиливала сомнения в том, что же на самом деле произошло с бывшим командующим 5 танковой армией». На основании каких же таких доселе неизвестных никому секретных источников Афанасьев делает эти заявления?! Он делает их на основании своего собственного мнения! У кого усиливала сомнения комиссия? У г-на Афанасьева!

Стр. 85. Афанасьев утверждает, что начальство узнало о гибели Лизюкова уже 24 июля и в качестве доказательства приводит страницу из жбд Брянского фронта с соответствующей записью. Афанасьев, видимо, не понимает и не знает, что записи в жбд о происходящем в этот период делались не в день событий, а, по крайней мере, через несколько дней, задним числом. Эти записи делались на основании ежедневных оперсводок, которые и составлялись в соответствующую дату.
О судьбе Лизюкова в штабе Брянского фронта не могли сказать чего-либо определённого на протяжении, как минимум, 3-4 дней. Об этом красноречиво говорят сразу три источника: телеграфные переговоры штаба опергруппы Чибисова со штабом Брянского фронта в ночь на 28.7.42 г., материалы расследования полковника Сухоручкина и рапорт начштаба 2 ТК полковника Нагайбакова. Только 28 июля 1942 г. в штабе фронта пришли к окончательному выводу о гибели Лизюкова, после чего и появилась соответствующая запись в жбд за 24.7.42 г.
Мемуары С.П. Иванова, на которые ссылается Афанасьев, где их автор пересказывает рассказ Василевского о том, что уже в ночь на 25 июля Сталин якобы сообщил ему о гибели Лизюкова, не подтверждаются ни одним документом. Это утверждение Иванова в свете имеющихся источников вообще является крайне сомнительным, по крайней мере, в хронологии разговора Василевского со Сталиным. Верховный, как это следует из имеющихся данных, окончательно поверил в гибель Лизюкова лишь к 1943 году и никак не мог быть уверен в его гибели в ночь на 25.7.42 г.

Cтр. 88. Афанасьев пишет: «Попытка командования Брянского фронта расформировать 5 ТА не удалась. Период, когда, говоря словами Сталина, «целесообразнее действовать отдельными танковыми корпусами», стремительно истёк. Сталин вернул армии её боевую славу, убедившись в неоспоримо-важном для него результате боёв и признав правоту Лизюкова».
Здесь у Афанасьева ляп за ляпом. Во-первых, командование Брянского фронта не пыталось расформировывать 5 ТА, а всего лишь, выполняло поступившую директиву Ставки. В-вторых, 5 ТА действительно была расформирована, и директива о восстановлении её управления с частями обеспечения поступила из Ставки только в конце июля. В-третьих, и это, пожалуй, самое поразительное: как может профессор академии военных наук РФ (!), каким позиционирует себя г-н Афанасьев, писать в серьёзном исследовании свои откровенные додумки «А-ля, читаю мысли Сталина!». Ему что, Сталин лично по секрету сказал, что-де, да, тов. Афанасьев, я убедился в неоспоримо-важном для себя результате боёв и потому признаю правоту Лизюкова?!
Такая подмена фактов своими фантазиями встречается у Афанасьева на каждом шагу.

 Отправлено: 10.02.19 20:31. Заголовок: Рассмотрим теперь по..

Рассмотрим теперь подробнее на каких свидетелей и очевидцев ссылается автор книги в попытках доказать свою правоту.

Столяров С.Г. – капитан интендантской службы 5 ТА, который в годы войны вёл дневник. Афанасьев характеризует его записи, ни много ни мало, как «правду, вместившуюся в несколько строк тайного фронтового дневника». Однако вглядимся поближе в эту «правду». Что же написал в 1942 г. Столяров? Читаем: «Рассказывали, что во время боя, находясь на КП своего корпуса, Лизюков получил приказание Чибисова сесть в танк и на месте руководить боем. Лизюков ожидал подхода одной своей бригады и просил командующего отменить его приказание, доказывая, что до подхода бригады необходимо его присутствие на КП. Чибисов подтвердил своё приказание. Лизюков в танке выехал на поле боя и скоро оказался в расположении неприятеля. Его танк был подбит, а сам Лизюков убит или смертельно ранен. Подбежавшие немецкие офицеры сняли с него медали и знаки различия. Обо всём этом якобы рассказал водитель танка, прибежавший в расположение наших частей после этой катастрофы. Труп Лизюкова, как говорят, был похоронен, но затем отрыт, перенесён в другое место и никаких следов его могилы не сохранилось. Говорили, далее, что эта гибель не случайна».

Как видим, правдой Столярова были не более чем услышанные им разговоры и пересуды о том, что случилось с Лизюковым.
Но Афанасьев называет записи в его дневнике «свидетельством», как если бы Столяров самолично видел всё то, о чём он записал! На самом деле ни участником, ни свидетелем последнего боя Лизюкова Столяров не был, что и следует из его дневника. Но из очевидца разговоров о судьбе Лизюкова Афанасьев делает из Столярова «свидетеля» гибели генерала. Каково? Это всё равно что судить о ДТП не из свидетельских показаний его очевидца, а со слов человека, пересказавшего пересказы пересказов людей ничего своими глазами не видевших! И ведь для понимая недопустимости подобных манипуляций, совсем не надо быть профессором академии военных наук(!), как себя позиционирует Афанасьев, достаточно одного только здравого смысла!

Но нет. Афанасьев уверяет читателей, что «каждое слово (!) в свидетельстве С.Г. Столярова не просто заслуживает внимания – оно определяет ракурс события, придаёт картине стереоскопичность» и «объём подлинного жизненного факта» (!). При этом документы – материалы расследования штаба Брянского фронта Афанасьев за факт совсем не считает, поскольку в них, по его утверждению, «сообщение о гибели Лизюкова было «искусственно (и, надо сказать, искусно) выхолощено до прямолинейной схемы». На чём же основывает он столь смелое заявление? На каких таких источниках? Да никаких. Опять только на своём собственном мнении.
Ещё одна деталь. Афанасьеву очень не нравится рассказ выжившего механика-водителя Можаева, и он всячески пытается дискредитировать его как исторический источник. Так он заявляет о недоверии Столярова к показаниям Можаева. Основание? Слово «якобы», написанное в его дневнике! Совершенно очевидно, что в контексте дневниковой записи это слово означает не недоверие к показаниям Можаева, а оговорка, что рассказ о произошедшем дошёл до Столярова со слов выжившего механика-водителя, поэтому в подлинности описанных событий он не может быть абсолютно уверен, потому и оговаривает их этим «якобы» (и действительно, когда пересказы дошли до Столярова, произошедшее уже было изрядно искажено в них по сравнению с первоисточником)! Однако Афанасьев трактует это «якобы» исключительно так, как ему выгодно, откровенно притягивая «недоверие» Столярова «за уши».

Совершив все эти топорные манипуляции, г-н Афанасьев после этого на голубом глазу заявляет, что «ядро официальной трактовки случившегося, основанное на версии уцелевшего танкиста якобы из экипажа Лизюкова, расколется окончательно». Для кого расколется? Для него? Тогда так и скажи: для меня, считающего слухи источником, а документы нет. Для вменяемых же историков раскалываются всякого рода спекуляции, а не документы.

Стр. 102. Ещё одна прямая подтасовка. Афанасьев заявляет, что «Давиденко вновь подтверждал, что в июле 1942 г. у выс. 188,5 захоронил не Лизюкова, а неизвестного бойца».
На самом деле в справке-докладе Давиденко писал о неопознанном трупе с вещевой книжкой Лизюкова, который был захоронен по его приказанию. Необходимая точность формулировок и недостаточность достоверной информации требовали от него в 1947 году выражаться предельно осторожно, поэтому он не мог назвать найденного убитого Лизюковым. Но из этого совсем не следует, что он якобы подтверждал, что захороненный был не Лизюковым, а неизвестным бойцом. Это «подтверждение» сделал за него задним числом сам Афанасьев. Никак не мог знать Давиденко и о том, что якобы «гитлеровские вандалы унесли тело генерала с собой», как опять же заявляет Афанасьев, ссылаясь на изданную в советское время брошюру. Давиденко мог предполагать это, как, впрочем, и многое другое, но от этого предположение никак не становится фактом.

Стр. 103. Афанасьев заявляет о ещё одном «свидетеле последнего боя Лизюкова». Это П.П. Лебедев, послевоенное письмо которого приводит в своей книге «Разные дни войны» К. Симонов (подробнее об этом можно прочитать в книге «Тайна гибели генерала Лизюкова»). Афанасьев утверждает, что «кроме маленькой неточности в названии деревни, всё остальное в воспоминаниях артиллериста было предельно точно (выделено мной. И.С.)». Сразу же возникает вопрос: каким таким удивительным образом Афанасьев определил эту «предельную точность» воспоминаний? Он сам был свидетелем произошедшего? Нет. Он сравнил письмо с документальными источниками? Тоже нет, иначе он бы обязательно заметил возникающие при сравнении противоречия (танк не был сожжён, труп Лизюкова не был обгорелым, информации о его извлечении из танка в документах нет). Тогда на основании чего Афанасьев заявляет о предельной точности приведённых в книге Симонова воспоминаний? Ответ очевиден: только лишь на основании собственного мнения.

Далее Афанасьев берётся говорить уже за самого Симонова. «К.С. Симонов не разделял той скромной оценки, которую его корреспондент дал собственной информации. Писательская и фронтовая интуиция определила этому отрывочному эпизоду равноправное место в ряду важных свидетельств, непоколебимо устоявшихся за десятилетия». Так и хочется спросить: г-н Афанасьев лично разговаривал с умершим 40 лет назад Симоновым по поводу его оценок, интуиции и определения места письма Лебедева в ряду каких-то важных свидетельств? Очевидно, что нет и это опять тот случай, когда Афанасьев «фирменно» выдаёт своё собственное частное мнение за уже доказанный факт.

Если же убрать все словесные кружева автора, то отношение историков к заявленному им «свидетельству» не оставляет никакой двусмысленности:
1. Приведённое в книге Симонова послевоенное письмо Лебедева в вопросе о гибели Лизюкова источником не является.
2. Данная в нём информация противоречит имеющимся документам.
3. Опираться на него в исследовании обстоятельств гибели и захоронения Лизюкова нет оснований.

Стр. 105. Ещё один привлечённый Афанасьевым очевидец - Кушнир И.И.
На вкладке с фото (стр. 160-161) так и написано, что он – «свидетель гибели А.И. Лизюкова в боевых порядках 148 тбр. и участник его захоронения».
Афанасьев утверждает, что Кушнир «готовил для командира корпуса машину, в которой Лизюков погиб», что в своём письме он признавался, что «тот бой и смерть Лизюкова стоят перед его глазами, «как будто это было вчера».

Разберём достоверность этих заявлений. И опять начнём с прописных истин:
1. Ни само написанное в 1982 году письмо, ни, тем более, его пересказы в исследуемом нами вопросе не являются достоверным историческим источником по определению, и попытка Афанасьева выдать их за таковой является, мягко говоря, лукавством.
2. Приводимые в письме и (или) его пересказах утверждения противоречат источникам и являются недостоверными (ошибочными, ложными).
3. Согласно материалам официального расследования 1942 года, Лизюков погиб (или был тяжело ранен) в КВ 27 тбр, а не 148 тбр.
4. Ни бой, ни тем более, смерть Лизюкова никак не могли «стоять перед глазами» Кушнира, поскольку он в бою не участвовал и видеть смерть Лизюкова никак не мог. Поразительно, но Афанасьев не видит кричащего противоречия в словах самого Кушнира: как мог он видеть бой и смерть Лизюкова, если «остался на исходной позиции»?
5. Афанасьев вообще начинает самочинно «свидетельствовать» за Кушнира, когда пишет, что «на глазах молоденького зампотеха роты Лизюков в боевых порядках батальона пошёл в атаку и его танк был подбит». Дальше больше: оставшемуся на исходных позициях Кушниру и его товарищам довелось якобы «извлекать экипаж (Лизюкова. – И.С.) из сгоревшей машины и хоронить его…в той самой примитивной могиле на поле сражения, о которой упоминал радист-телеграфист Ольховик В.И.»

Здесь сплошные противоречия и вымысел. КВ Лизюкова пошёл не в боевых порядках 89 тб 148 тбр (который к тому времени уже находился в немецком тылу), а вслед за 27 тбр; он был подбит, но не сгорел; никаких следов извлечения и захоронения экипажа в документах нет, равно как и нет в них и упоминаний о каком-либо участии Кушнира, Столярова и Ольховика во всех этих действиях. Даже вымышленное сейчас захоронение Лизюкова у церкви в Лебяжьем никак нельзя назвать примитивной могилой на поле боя. Ни в материалах официального расследования от августа 1942 г., ни в расследовании по линии Особого отдела, ни в послевоенной справке-докладе, ни в воспоминаниях вдовы Лизюкова ничего подобного из заявляемого сейчас Афанасьевым нет, но он упрямо выдает чей-то (или свой) вымысел за правду.

Можно предположить, почему в послевоенных (70-80 годов прошлого века) письмах и воспоминаниях ветераны пошли на этот вымысел. Очевидно, им очень хотелось, чтобы в судьбе Лизюкова не осталось какой-либо недосказанности, а, тем более, подозрений. Поэтому как могли, они пытались «внести ясность» в этот вопрос, чтобы ни у кого не было сомнений в героической гибели Лизюкова в бою, а не его странном исчезновении. Но сути дела это не меняет: их свидетельства «очевидцев» гибели и захоронения генерала на самом деле были вымыслом, о чём лучше всего говорит тот очевидный факт, что летом 1942 года, когда и Особым отделом, и комиссией штаба Брянского фронта велось расследование гибели Лизюкова, им просто нечего было сказать! А ведь их свидетельские показания, будь они действительно таковыми, были бы важнейшими в деле установления судьбы пропавшего генерала и сразу бы устранили все недомолвки и подозрения.

Итог: Ни свидетелем последнего боя Лизюкова, ни участником его захоронения Кушнир не был. Он лишь пересказал то, что слышал по этому вопросу от других.
Теперь пример какой-то просто болезненной конспирологии, к которой прибегает Афанасьев, «накручивая» сам себя. На стр. 108 он пишет. «Сохранилась запись этого рассказа (Афанасьев пишет о пересказе рассказа выжившего младшего механика-водителя Можаева в изложении техника-инженера 5 ТА Цветанович), сделанная чуть позже, в марте 1943 года: «Один из водителей, раненный, спасся и приполз к своим. […] Его очень быстро эвакуировали куда-то в госпиталь, и след его затерялся».
Проследим как, для того, чтобы опровергнуть материалы расследования штаба Брянского фронта 1942 года, Афанасьев пытается сделать что-то из… ничего. Начнём с того, что все свои умозаключения он делает не на основании источника, а на одной из недостоверных версий его пересказа. Но его это ничуть не смущает.

«Здесь надобно ненадолго прерваться и дать себе отчёт в подтексте трагического сюжета. Интонация (! – И.С.) рассказа более чем выразительна. Очень быстрая эвакуация (читай: подозрительно быстрая) ожидаемо влечёт за собой исчезновение свидетеля и затерянный след. Безусловно, на уровне умозрительных рассуждений всё это напоминает доморощенный детектив, непозволительный в серьёзном исследовании (здесь Афанасьев попал в самую точку. - И.С.). Тем более, когда след бойца отыскался в учебном танковом батальоне под Ленинградом. Однако интрига подтекста вырывается наружу и утверждает себя в очевидном факте: в апреле 1943 года «свидетель» гибели Лизюкова в танке 27-й бригады умирает от ран, полученных в учебном батальоне. Ещё одна смерть, для кого-то подоспевшая очень кстати. Тогда, когда ход времени и событий развеял последние подозрения в посмертной опале Лизюкова».

Сколько загадочных намёков основанных…на додумках самого Афанасьева! «Интонация рассказа», «подозрительно быстрая» эвакуация, «смерть, подоспевшая для кого-то кстати». Но за всей этой мутной конспирологией стоит один только пшик автора и больше ровным счётом ничего! А вот слово «свидетель», относительно выжившего механика-водителя, он берёт в кавычки совершенно напрасно! Можаев и был единственным свидетелем последних минут жизни и гибели Лизюкова. Он, а не многочисленные пересказчики его рассказа, которых Афанасьев лукаво привлекает в «очевидцев и свидетелей» последнего боя и гибели генерала. Вот как раз к ним в полной мере и применимы его кавычки.

 Отправлено: 10.02.19 20:31. Заголовок: Стр. 115. Пример под..

Стр. 115. Пример подтасовок. Выдача частного мнения за факт.
О забвении имени Лизюкова «позаботились непосредственные армейские начальники Александра Ильича по Брянскому фронту и выше». Это просто голословное заявление автора.
Ещё один поразительный пример: «Несмотря на то, что слова водителя дошли до К.С. Цветанович «через десятые руки», ими негоже пренебречь - хотя бы в качестве свидетельства, которое без промедления было принято штабом фронта». Афанасьев не может не знать, что штаб фронта без промедления принял именно свидетельство Можаева, а не пересказ Цветанович «через десятые руки».

Стр. 116. Яркий пример того, как конспирология произрастает из недостатка знаний автора по обсуждаемому им вопросу. «Происходило странное, необъяснимое «раздвоение» Лизюкова. По рассказу выжившего механика-водителя, Лизюков находился в 27-й бригаде, хотя вышестоящие начальники не позволили командиру корпуса дождаться её подхода из резерва, но погибнуть «предписали» именно там».

Видимо, Афанасьев не знает, что Лизюкову вовсе не нужно было дожидаться «подхода 27 тбр из резерва», так как с 22 июля она уже вела боевые действия. «Предписание» начальства Лизюкову погибнуть в 27 тбр – ничем не подтверждённый домысел самого Афанасьева, который он опять выдаёт за доказанный факт.
«Одновременно Лизюков отправлялся на КВ 148-й бригады в расположение 89-го батальона, как это следует из «Справки-доклада», основанной на жбд 2 ТК. Однако помимо официальных бумаг, цена которым на войне бывает и целая человеческая жизнь, и ломаный грош, к несчастью, вполне определяющий жизни цену, существует человеческая память».
Никакого «раздвоения» Лизюкова на самом деле не было. Читаем материалы расследования 1942 года и ясно видим в них, что командир 2 ТК генерал-майор Лизюков и комиссар 2 ТК полковой комиссар Ассоров утром 23 июля 1942 г. отправились в бой на танке КВ 27 тбр. В вопросе о том, что произошло в тот день, материалы расследования являются первоисточником. Это расследование было проведено по горячим следам событий, когда можно было опросить очевидцев, поднять необходимые документы, сопоставить и сверить все имеющиеся материалы.

По-другому обстояло дело в 1947 году, когда и была написана «Справка-доклад», на которую ссылается Афанасьев. Через 5 лет после случившегося в распоряжении составителей справки из документов, очевидно, были только бумаги штаба бывшего 2 ТК, в которых детали последнего боя Лизюкова были отражены не точно. Анализ всех имеющихся документов наглядно подтверждает этот вывод. Недостатком достоверной информации, надо думать, и была обусловлена сделанная в справке ошибка с принадлежностью КВ генерала.

Стр. 117. Ещё один пример притягивания нужного «свидетельства» за уши.
«В начале 1970-х годов командир танкового взвода Т-34 27-й бригады лейтенант К.А. Степчков подтверждал Гомельскому областному краеведческому музею своё участие в последнем бою Лизюкова: «…при гибели генерала А.И. Лизюкова <…> я лично не присутствовал, но видел, как бомбили фашисты бригаду КВ, которую вёл командарм в бой, знаю, что ни один танк КВ не вернулся из боя и слышал от раненного командира взвода нашей роты, участника боя, раненного после меня, что убит генерал Лизюков А.И.».
Комментарий. Поразительно, ветеран прямо заявляет, что «при гибели Лизюкова я лично не присутствовал», но Афанасьев всё равно «тащит» его в нужные ему свидетели! Причём тот факт, что сказанное Степчковым через 30 лет после описываемых событий, противоречит имеющимся документам (Лизюков не вёл 148 тбр в бой, уцелевшие в бригаде КВ всё же были) Афанасьева никак не смущает.

Стр. 120. Без всяких обоснований и ссылок на источники Афанасьев вдруг заявляет, что: «как мы знаем…не было Лизюкова в том экипаже, состав которого утвердил штабной циркуляр. И смерть подстерегла Лизюкова не из засады, а в открытом бою».
Здесь всё – передёргивания и неправда. Во-первых, мы этого не знаем, потому, что этого просто не было. Во-вторых, Лизюков был в экипаже КВ 27 , а не 148 тбр. В-третьих, никакой штабной циркуляр этот экипаж специально не утверждал, это всё выдумки самого Афанасьева. В-четвёртых, нет никаких оснований заявлять, что КВ Лизюкова был расстрелян в открытом бою.

Далее опять следуют риторические вопросы Афанасьева, явно призванные зародить у читателей сомнения в достоверности материалов расследования. После чего автор подводит читателя к мысли о недостоверности показаний единственного выжившего танкиста из состава экипажа Лизюкова. «Испуг несчастного бойца, которому посчастливилось живым выйти из пекла, нельзя недооценивать. Страх может сделать речи «несвязными», но может и «связать». До такой степени, что картину гибели Лизюкова в подробностях нарисует тот, кто даже не догадывался о присутствии командира корпуса в подбитом танке…» То есть Афанасьев уверенно надевает на себя халат психиатра и разом «разруливает» ситуацию, делая из выжившего Можаева какого-то дурачка, который с перепугу рассказал о гибели Лизюкова, при том, что того и в танке-то не было!

Дальше – больше: «Механику-водителю, который оставил генерала на захваченной врагом территории, грозил трибунал. Чтобы оправдать своё появление в тылу, танкист должен был хотя бы сообщить о гибели всего экипажа – и рассказать о том, что от раненного бойца хотели услышать. Другого выбора жизнь не оставила (поразительно, как безапелляционно Афанасьев решает за Можаева какой выбор ему оставила жизнь! – И.С.). Что до несвязных речей, то они только усиливали эмоциональное впечатление для тех, кто был готов (или хотел) в это поверить».

То есть, Афанасьев прозрачно намекает на то, что выживший Можаев сказал не всю правду или даже соврал. И опять, в отсутствие у него каких-либо подтверждающих документов, основывает это предположение исключительно и только на своём мнении! Между тем, он хорошо знает, что в материалах расследования к поведению Можаева у расследователей не было никаких претензий, его ни в чём не упрекнули даже словом, хотя по тем временам его могли бы запросто предать суду ВТ, если бы на то были бы хоть какие-то основания. А ведь расследователи знали обстоятельства произошедшего в 1942 году куда лучше, чем пишущий сейчас Афанасьев! Зачем же наводить тень на плетень?
И опять Афанасьев опять выдаёт свои размышления за факты: «Разведчики не могли не вернуться за телом командира корпуса, если оно действительно было (и осталось) в уничтоженном танке», подводя читателя к мысли, что раз они не вернулись – стало быть, и тела в танке не было! При этом Афанасьев полностью игнорирует сложившиеся реалии того периода, о которых опять же он не может не знать.

Во-первых, о произошедшим с танком Лизюкова в штабе 2 ТК узнали из рассказа военфельдшера Муссорова (которому Можаев успел рассказать о случившемся перед отправкой в госпиталь) только в ночь на 25 июля. Во-вторых, оставшееся на корпусе начальство не смогло вовремя организовать поиски подбитого КВ, а уже утром 25 июля 2 ТК передислоцировался на север. В-третьих, с 26 июля весь район боёв в районе выс. 188,5 был уже под контролем противника, и организовать здесь поисковую операцию стало вряд ли возможным.

Стр. 122. Афанасьев подводит читатели к выводу, что Лизюков и Ассоров пошли в бой на разных танках, поэтому имеющиеся документы о том, что они были вместе в одном КВ, не соответствуют действительности. Делает он это так. Снова ссылаясь на записи Цветанович, как на достоверный источник (каковым они не были), пишет о неких разведчиках 5 ТА, которые, де, обнаружили танк с телом убитого полкового комиссара, а неподалеку труп в красноармейской форме с неповреждённой головой и около него валявшуюся вещевую книжку Лизюкова. Затем говорит, что это противоречило показаниям Давиденко и, наконец, заявляет: «Закрадывается вопрос: обнаруженный танк Лизюкова – тот, на котором генерал должен был уйти в бой согласно не очень убедительным официальным рапортам и несвязному рассказу механика-водителя, либо тот, в котором командир корпуса погиб на самом деле?»

Здесь мы опять видим подмену фактов собственным мнением, обличённым в форму вопроса. Специально для г-на Афанасьева мне в очередной раз приходится объяснять очевидное: записи Цветанович в вопросе о гибели и захоронении Лизюкова не являются достоверным источником. Как и все другие приводимые автором «свидетельства» они берут своё начало из рассказа выжившего Можаева и являются не более чем ещё одной его искажённой версией. Вот конкретные факты искажений.
1. Никаких разведчиков 5 ТА, о которых писала Цветанович, в период последней операции Лизюкова не могло быть в принципе, по той простой причине, что на тот момент 5 ТА была уже расформирована.
2. Соответственно, к танку разведчики 5 ТА не ползали. Не ползали к нему и разведчики 2 ТК, что следует из рапорта начштаба 2 ТК полковника Нагайбакова.
3. На самом деле подбитый КВ с трупом полкового комиссара Ассорова был обнаружен разведчиками 1 ТК.
4. «Неубедительными» официальные рапорты являются для Афанасьева, но это его проблема. То, что они ему не нравятся, не отменяет их статуса первоисточника, в отличие от его разнообразных недостоверных пересказов.
5. Лизюков погиб в танке 27 тбр, и здесь не может быть никаких хитрых вопросов и «либо». Читайте документы!

Все свои дальнейшие умозаключения Афанасьев вновь и вновь строит не на первоисточнике (он его упрямо игнорирует), а на его многочисленных искажённых толкованиях, всерьёз пытаясь обосновать ими нужную ему версию произошедшего. Это, как если бы, играя в «испорченный телефон», убеждать слушателей, что услышанные и произнесённые в конце длинной цепочки играющих фразы (к тому же отличающиеся друг от друга!) истинны, а исходное предложение – нет. И ведь Афанасьев делает это всерьёз, без тени сомнения в абсурдности такого подхода. Настоящим апофеозом этой абсурдности, пожалуй, является утверждение о том, что написанное Цветанович (то есть пересказчиком пересказов рассказа Можаева!) в наркомат обороны письмо «воспроизводило детали боя, которые вначале не были известны даже самому выжившему танкисту», то есть самому Можаеву от которого и пошёл излагаемый Цветанович пересказ!

Стр. 123. Снова конспирология и передёргивания. «Как только потребовалась ясность, конкретность в посмертной судьбе Лизюкова, знакомым отзвуком «невезучей жизни» Брянского фронта незамедлительно возникла такая ужасная подробность, как изуродованная голова, исключившая опознание, а вещевая книжка Лизюкова оказалась не около покойного, а в его комбинезоне. О судьбе полкового комиссара Н.П. Ассорова на броне Н.В. Давиденко умолчал».
Афанасьев снова выдаёт читателю свои фантазии. Оставив за скобками его бездоказательные конспирологические трактовки, ещё раз скажем: читайте первоисточник, а не его искажённые пересказы! В нём вещевая книжка была обнаружена именно в комбинезоне убитого, а не «около покойного». Употреблённое Афанасьевым весьма специфическое слово «умолчал» намекает на умышленное сокрытие Давиденко известной ему информации, что является совершенно бездоказательным. Честный исследователь должен был бы написать «не упомянул», что делает восприятие документа куда более взвешенным. Отсутствие такого упоминания может быть объяснено сразу несколькими объективными причинами, а вовсе не тайным коварным умыслом Давиденко, к чему клонит Афанасьев. Давиденко мог попросту не знать о том, что произошло с трупом Ассорова дальше, потому и не упомянул об этом в своих показаниях 1947 года. Вот и всё. Никакой конспирологии.

 Отправлено: 10.02.19 20:32. Заголовок: Стр. 124. Ещё одно г..

Стр. 124. Ещё одно голословное утверждение: «Радист В.И. Ольховик был прав: погибшего Лизюкова немцам не отдали». Никаких ссылок на источник. Афанасьев опять выдаёт своё мнение за факт.
Об «особенностях» воспоминаний В.И. Ольховика, Е.Ф. Ивановского и М.Е. Катукова уже было подробно написано в статьях и книгах (http://imf.forum24.ru/?1-12-0-00000055-000-80-0 «К вопросу о гибели и захоронении генерала Лизюкова: новые данные»; «Последнее сражение генерала Лизюкова» с. 247-270), «Тайна гибели генерала Лизюкова», с. 142- 145, 147-150, 154-155). Поэтому не будем по новой рассматривать эти вопросы здесь.

Стр. 141. Афанасьев «доказывает» существование мифического села Сухая Верейка, в котором согласно мемуарам Катукова, был захоронен погибший Лизюков. Эту выдумку (ошибку) в мемуарах и попытки выдать её за правду я разбирал ещё в статье 2012 года (ответ на статью П. Попова «Посмертная судьба танкиста», ВК 5.5.2012 г.) в «Военно-историческом архиве» и на военном форуме: (прочитать можно здесь: http://imf.forum24.ru/?1-12-0-00000048-000-40-0). Приведу этот отрывок ещё раз.

«Об отсутствии на картах и в документах населённого пункта «Сухая Верейка» уже было написано и в статьях, и в книге, и в последующих обсуждениях на интернет-форумах. Командуя войсками в боевой операции, Катуков пользовался военными картами, а вовсе не «народными топонимами», даже если предположить, что таковые и были. Предположение, что в ходе операции он стал бы искать старожилов и спрашивать их как же всё-таки называется часть села за церковью (где по заверениям «находчиков» и был похоронен Лизюков), вместо того, чтобы посмотреть на карту да написать «у церкви в Лебяжье», звучит абсолютно надуманным. Пора давно признать, что мифическая «Сухая Верейка» - это ошибка автора мемуаров, и не искать того, чего нет. Но г-н Попов всё ищет.

Вот он ссылается на некий «хутор» с названием «Сухая Верейка» прямо в центре (!) села Лебяжье и пересказывает пересказ умершей К.Т. Зоркиной о рассказе тоже умершей женщины, которая якобы называла так часть Лебяжьего вблизи церкви. При этом получается, что проверить утверждения г-на Попова невозможно, ведь ни у одной из женщин вы уже ничего не спросите.

Однако найти знающих людей всё же удалось! Не далее как в мае этого года воронежец Александр Баев, чей дед погиб в Лебяжьем, приезжал в это село и искал старожилов, которые могли бы рассказать о возможном месте захоронения наших бойцов. В том числе поинтересовался он и селом (хутором) «Сухая Верейка» - этим якобы «народным топонимом», по выражению г-на Попова. Привожу рассказ г-на Баева. «В выходные был в Лебяжьем. Разговаривал с Верой Яковлевной С., 1936 года рождения. Она родилась и всю жизнь прожила в этом селе, сначала - в его западной части, а с 1954 г. в центре, недалеко от церкви. На мой вопрос, знает ли она, где находится «хутор Сухая Верейка», В.Я. ответила, что про «хутор» или «село» Сухая Верейка, она за всю свою жизнь и слыхом не слыхала. Вот вам и «мнение старожила».

К тому же к выводу о том, что местные жители не знают в округе ни хутора, ни села с названием «Сухая Верейка», можно прийти и на основании статьи самого г-н Попова, который в 2004 году привёл на этот счёт слова главы администрации соседнего с Лебяжьим села – Большой Верейки (Согласно книге журналиста Ю. Жукова, ссылавшегося на личный рассказ маршала Катукова, Лизюков был похоронен у села Верейка, а вовсе не близ «Сухой Верейки». Этой «Верейкой» могла быть и «Большая Верейка», впрочем, равно как и 3 остальные Верейки – две «Малые» и одна «Нижняя». Вот вам и мемуары).

В заключении разговора о «Сухой Верейке» приведу наглядный пример того, как г-н Попов «подгоняет» источники под нужные ему заявления. В 2004 году, при жизни «главной хранительницы письма Нечаева» К.Т. Зоркиной и задолго до сенсационных заявлений об обнаружении «захоронения Лизюкова» и необходимости их как-то обосновывать (в том числе и «народными топонимами»), г-н Попов писал, что «Сухой Верейкой», согласно рассказу бывшего председателя сельсовета, называется «не центральная часть Лебяжьего, где до сих пор высится полуразрушенная ампирная церковь, а окраина <села>…».

А сейчас, когда надо притянуть эту самую «Сухую Верейку» к найденному у церкви захоронению, г-н Попов заявляет: «установлено: единственно возможная топографическая интерпретация народного топонима - кладбище села Лебяжье». (Вообще-то кладбище Лебяжьего находится не у церкви, а у дороги на выезде из села. Было ли когда-нибудь кладбище возле самой церкви – это вопрос открытый.) При этом он ссылается не на какие-то «новые материалы», которыми он любит оправдывать непредсказуемые повороты в изменчивых объяснениях «находчиков», а на один и тот же источник – рассказ умершей женщины, который измениться никак не мог! Вот вам и народные топонимы.

Подводим итог по «Сухой Верейке». Раньше мы уже установили, что никакой «Сухой Верейки» не было ни на картах, ни в документах. Теперь, прямо от старожила Лебяжьего, мы узнали, что её и в «народной молве» никогда не существовало. А есть она только в мемуарах Катукова и в пересказах «письма Нечаева». Больше нигде. Складывается впечатление, что автор «письма Нечаева» позаимствовал название села именно из мемуаров Катукова…»
Стр. 128. Опять конспирология, выдумки и передёргивания. «Вскоре после обнаружения поисковиками в 2008 году останков Лизюкова в братском захоронении у Знаменского храма в селе Лебяжье (то есть, Афанасьев опять и сразу же начинает с того, что представляет своё бездоказательное заявление за доказанный факт! – И.С.) интернет-форумы начали сотрясаться от споров о том, был ли комиссар Н.П. Ассоров в одном танке с Лизюковым? Время и новые документы, найденные за истекшие годы, дали ответ на этот вопрос: Был. И не был». (Вот так выражается Афанасьев. Выходит, Ассоров у него просто раздвоился…)

«Лизюков знал, что повторный приказ Н.Е. Чибисова посылает его на верную смерть» (Так и хочется спросить: «г-н Афанасьев, вам Лизюков эти свои сокровенные мысли лично высказал?») Дальше начинаются откровенные выдумки в жанре детектива: «Александр Ильич не мог не пытаться предотвратить трагическое развитие событий, которое неминуемо влекло гибель полкового комиссара и потерю управления корпусом. Не подчиниться приказу Н.Е. Чибисова Лизюков не мог, но приказать Н.П. Ассорову дождаться подхода 27-й бригады было в его власти. Лизюков оставлял Н.П. Ассорову шанс на спасение от грядущей катастрофы, что на всю жизнь врезалось в память лейтенанту К.А. Степчкову из 27-й бригады, на глазах которого под непрерывной немецкой бомбёжкой погибала 148-я бригада с командармом-5 во главе».
27 тбр, о которой Афанасьев регулярно пишет, как о резервной и подхода которой якобы никак не мог дождаться Лизюков, не была резервной и к 23 июля второй день вела боевые действия в составе 2 ТК. Дожидаться её Лизюкову с Ассоровым было совсем не нужно, она стояла в Большой Верейке.

Ушедшая в ночь на 22 июля в прорыв 148 тбр никак не могла погибать на глазах лейтенанта из 27 тбр утром 23 июля, как по причине его отдалённости от района боя (за господствующими закрывавшими видимость высотами в 13-16 километрах от Большой Верейки), так и потому, что к утру 23 июля бой 148 тбр уже сутки как завершился.
Даже из приведённой Афанасьевым цитаты следует, что Степчков совсем не говорил, что «Лизюков оставлял Н.П. Ассорову шанс на спасение от грядущей катастрофы и это на всю жизнь врезалось ему в память». За него это сделал сам Афанасьев, построив свою фразу таким образом, что смысл сказанного Степчковым был искажён в нужную Афанасьеву сторону. Это - самое настоящее передёргивание.

Далее автор делает пространное отступление, рассказывая каким человечным и неравнодушным к судьбам людей был Лизюков, постепенно подготавливая читателя к своему удивительному «прыжку» через все и всяческие источники. На стр. 132, как о чём-то давно известном и без всяких ссылок на источники он вдруг заявляет: «Оставляя с заданием Н.П. Ассорова, Лизюков передал ему оставшиеся документы. И свою вещевую книжку в том числе».
Поразительно. Афанасьев даже не сопровождает это заявление оговоркой, что это он так предполагает. Нет, он говорит об этом совершенно буднично, как очевидец, своими глазами видевший всё происходящее! Читателю остаётся только принять это как данность, как истину в последней инстанции, о которой и спорить-то нельзя. Вот так, влёгкую подменяя источники своими домыслами, Афанасьев и «доказывает» нужную ему трактовку событий.

«Рассадив» командира и комиссара корпуса по разным танкам в своём воображении, Афанасьев развивает свои придумки дальше. «Судя по всему, на танке 27-й бригады, предназначенном для Лизюкова, Н.П. Ассоров возглавил её боевые порядки и ушёл в прорыв, удалившись от бригады». Для обоснования этого утверждения Афанасьев использует воспоминания П.В. Пискарёва, который…ни слова не говорит о разделении командира и комиссара 2 ТК по разным танкам. Пискарёв говорит лишь о том, что 27 тбр шла за командирским танком (но и здесь он не точен, ибо расследование показало, что как 26, так и 27 тбр уклонились от боя и остановились в стороне от намеченного маршрута движения). Афанасьев цитирует Пискарёва: «148-ю [немцы] там уничтожили, а когда пошли мы (26-я бригада) и Лизюков, его танк был там подбит (со слов механика-водителя)». Казалось бы, что ещё нужно, Пискарёв прямо говорит о том, что был подбит танк Лизюкова! Но нет, в угоду нужной ему версии Афанасьев берётся править и Пискарёва, заявляя с уверенностью эксперта: «И даже последнее верно! Был подбит танк Лизюкова. Но в экипаже был не командир корпуса, а полковой комиссар».

Нет слов! Все источники говорят о том, что в последнем бою Лизюков и Ассоров были вместе в одном танке, об этом же говорит даже «привлечённый» в нужные ему свидетели Пискарёв («Лизюков ехал вместе с комиссаром Ассоровым»), но Афанасьев на голубом глазу «исправляет» сразу всех и из 21 века заявляет: «Всё это ерунда, я лучше знаю как было дело, в танке Лизюкова вместо него ехал Ассоров!»
Неуклюже «доказав» придуманное им самим разделение командира и комиссара 2 ТК по разным танкам лишь на основании своего собственного мнения, Афанасьев, не давая бедному читателю опомниться, ведёт его к своей главной мысли-объяснению вопиющих противоречий его версии источникам. «Именно танк с Н.П. Ассоровым стал добычей противотанкового узла гитлеровцев. И немцы…на глазах притаившегося во ржи механика-водителя поднялись на броню КВ: достали документы убитого полкового комиссара, тело которого осталось на башне; наряду с прочими бумагами выбросили вещевую книжку Лизюкова и невольно породили долгий, живучий и ложный след в его посмертной судьбе».

Но как же в таком случае собирается Афанасьев разрешить неизбежно возникающее противоречие? Ведь выживший Можаев однозначно заявил, что находившийся в танке генерал Лизюков был убит или тяжело ранен? Но Афанасьева ничто не останавливает, и чтобы придать хоть какую-то правдоподобность своей выдумке он представляет Можаева каким-то…забитым дурачком, который не только знать не знает, что в танке находится не командир корпуса, а комиссар (!), но и, находясь с Ассоровым рядом, неспособен понять по его 4 комиссарским «шпалам», что он не генерал! То есть, Можаев (по Афанасьеву) сам не знал что говорил и наговорил не того. Афанасьев тут же «подкрепляет» эту свою очередную придумку новым голословным заявлением: «Танкист, напомним, не знал, что вёз командира корпуса (и знать не мог), но после разговоров о Лизюкове обмолвился о «каком-то генерале». Таким большим командиром для него и мог быть Н.П. Ассоров. Остальное за танкиста договорила угроза военного трибунала».
Вот так. И опять – никаких ссылок на источник. А то, что в расследовании ясно и однозначно сказано, что Можаев был свидетелем гибели или тяжёлого ранения Лизюкова, Афанасьева никак не смущает. Если документы противоречат его выдумкам - тем хуже для документов!

И так далее и тому подобное. Натяжки, подтасовки и откровенные ляпы встречаются в книге на каждом шагу и их бесконечное перечисление и разбор явно потребовали бы написания труда, сравнимого по объёму с исходным сочинением Афанасьева. Однако боюсь, что читатели и без того утомились вникать во все тяжкие его «доказательств», и их дальнейший разбор станет просто невыносимо долгим и избыточным.
Вместо этого перейдём к главному вопросу: в чём же состоит предлагаемая Афанасьевым версия гибели и захоронения Лизюкова? Ведь он должен как-то объяснить читателям почему легендарного командарма, Героя Советского союза, генерал-майора похоронили при свидетелях в Лебяжьем, но ни многочисленные сослуживцы генерала, ни его вдова и сын, ни вездесущие особисты, ни даже сам товарищ Сталин так и не узнали об этом? Более того, отчего же Верховный главнокомандующий так долго подозревал измену и подозрительно спрашивал не перебежал ли Лизюков к немцам, если никакой неясности не было вовсе и о захоронении Лизюкова (будь оно на самом деле) ему бы обязательно доложили?

 Отправлено: 10.02.19 20:33. Заголовок: Сразу скажем: для ав..

Сразу скажем: для автора придумывание подходящей версии событий было тяжким бременем, ведь помимо оправданий выдумок она должна была ещё и звучать правдоподобно…
Очевидно, понимая, что для «правильной» версии у него просто нет нужных документов, а с её правдоподобностью и логичностью у него и так большие проблемы, г-н Афанасьев «плетёт» свою трактовку осторожно и исподволь, как бы между делом, не называя точных дат и прямо не говоря, как по его мнению развивались события (нет сомнений, что он учёл неудачный опыт другого писателя на эту тему – А. Курьянова, «живописания» которого «в деталях» позволили наглядно показать его многочисленные подтасовки и ляпы). И всё же из отрывочных кусочков текста, там и сям рассыпанных по страницам книги, можно понять в какую картину произошедшего он предлагает поверить своим читателям.

Опуская здесь вопрос о хронической бездоказательности и (или) недостоверности его многочисленных заявлений, посмотрим на его «реконструкцию» произошедшего с точки зрения здравого смысла и логики.
Итак, г-н Афанасьев убеждает читателей в том, что, вопреки имеющимся источникам, Лизюков и Ассоров пошли в бой на разных танках. При этом не разбирающийся в знаках различия (!) и начальстве Можаев находился в танке не с Лизюковым, а с Ассоровым, но даже этого не знал (!). Когда КВ был подбит, Можаев сумел выбраться к своим и рассказал о гибели Лизюкова, но на самом деле это был Ассоров (!). Именно этот КВ, а также вещевую книжку Лизюкова и неопознанные трупы вблизи обнаружили потом разведчики 1 ТК. По приказу Давиденко у рощи был похоронен не Лизюков, а некий неопознанный красноармеец. Самого же Лизюкова вместе с другими погибшими членами его экипажа и самим танком эвакуировали танкисты 1 гв. тбр. В подтверждение этой версии Афанасьев приводит отрывок из воспоминаний Катукова.

Но вот незадача: Катуков пишет, что в танке Лизюков был вместе с Ассоровым, а вовсе не порознь, как утверждает Афанасьев! И как же теперь он это объяснит? А очень просто: г-н Афанасьев ничего «не замечает» и ничего не объясняет. Он идёт дальше как ни в чём ни бывало! Дальше – больше. Катуков, на воспоминания которого ссылается Афанасьев, после сообщения о том, что «мы похоронили т. Лизюкова и его товарищей у с. Сухая Верейка», неожиданно добавляет, что «вскоре приехала жена т. Лизюкова и тело его увезла с собой. Все танковые корпуса перешли к обороне» (следовательно, Катуков пишет о самом конце июля 1942 г.!). И как же в таком случае поисковики могли найти в 2008 году останки Лизюкова на прежнем месте захоронения у церкви в Лебяжьем?

Казалось бы, это утверждение Катукова не оставляет сомнений в том, что, мемуары являются, мягко говоря, источником сомнительным. Оно наглядно и ещё раз подтверждает, что воспоминания Катукова противоречат фактам и являются недостоверными. Но Афанасьев продолжает представлять их как неопровержимое доказательство и как может «замазывает» возникший казус. При этом пространство для маневра у него сужается настолько, что в попытке объяснить неразрешимое противоречие он вынужден выдумывать совсем уж детские объяснения. Оказывается, уверяет читателей Афанасьев, Катуков даже к началу 1965 года был уверен, что вдова «вскоре» забрала тело Лизюкова и похоронила его в Москве! То есть г-н Афанасьев всерьёз уверяет нас, что Катуков знать не знал в 1942 г. ни о поисках пропавшего Лизюкова, ни об идущем расследовании, ни о подозрениях особистов и самого тов. Сталина, ни о письмах и просьбах вдовы Лизюкова сообщить ей хоть что-нибудь о судьбе её мужа? И не знал этого и через 20 лет после войны? Ни с кем не общался, никому ничего не рассказывал и ни от кого ничего не слышал?

Афанасьев пишет про Катукова: «Маршал помнил только сердцем своим». Вот так вот: г-н Афанасьев, никогда не беседовавший с Катуковым, лучше знает как и что он помнил своим сердцем!
А вот как Афанасьев «доказывает» существование вероятного (по его мнению) рапорта Катукова о захоронении Лизюкова: «Уверенность М.Е. Катукова в приезде вдовы Лизюкова пусть косвенно, но доказывает: рапорт командира 1-го танкового корпуса начальству о случившемся был, в письменной либо устной форме, и были получены заверения в том, что Анастасии Кузьминичне немедленно сообщат о несчастье и окажут всяческую помощь в доставке тела Лизюкова в Москву для достойного погребения».
То есть автор на ровном месте выдумывает своё «доказательство» и уверяет читателя в том, что оно просто «железное»! То, что «уверенность» Катукова в «вывозе» тела Лизюкова его вдовой доказывает лишь то, что он сильно ошибался, просто не приходит Афанасьеву в голову. Этой ошибкой он и «доказывает» свою версию.

Дальше Афанасьев пишет: «Катуков…знал сам и уведомил начальство, где нужно искать». Стало быть, если следовать объяснениям Афанасьева, Катуков в письменном или устном донесении сообщил командованию о произведённом его подчинёнными захоронении Лизюкова в Лебяжьем и никакой неясности в его судьбе просто не осталось!
Отчего же тогда об этом захоронении так и не узнали ни в штабе 1-го, ни 2 ТК, ни в организовавшем специальное расследование штабе Брянского фронта, ни в их Особых отделах, проводивших своё собственное дознание, о чём красноречиво и однозначно говорят имеющиеся архивные документы? Почему тов. Сталин хмурился от сгущавшихся у него подозрений и осенью 1942 г. спрашивал комиссара 5 ТА Туманяна не перебежал ли Лизюков к немцам? Как так могло получиться, что о «захоронении Лизюкова со всеми воинскими почестями в с. Сухая Верейка» не узнали ни вдова, ни сын Лизюкова?! Ни в 1942 году, ни после войны, и вообще никогда (не иначе как с изумлением узнал Юрий Лизюков об этом мифическом захоронении из изданной в 70 годы XX века книги Катукова и отнёсся к мемуарной выдумке маршала крайне отрицательно, заявив, что ему лучше знать, похоронили тогда его отца или нет)?

На все эти очевидные вопросы г-н Афанасьев просто не может дать вразумительного ответа – настолько явными и несуразными становятся все его придумки. Вместо ответов он прибегает к уже опробованному им средству: напускает конспирологического тумана, чтобы скрыть всю нелепость своих фантазий, и задаёт читателю риторические вопросы с прозрачным намёком: «Как развеять подозрения в том, что память сердца, правда чувства официальному расследованию были не нужны? Как убедить себя в том, что родственники и друзья Лизюкова не были отстранены от любого участия в официальных процедурах, для которых могли стать помехой: неудобными вопросами, несвоевременными подозрениями, неуместным поиском ответов? При этом узлы противоречий в штабных усилиях по установлению судьбы Лизюкова затягивались всё туже; свидетельства тех, кто был выбран в очевидцы, обрастали подробностями, которые создавали легенду и под непроницаемым пологом принятой версии скрывали первоначальную растерянность и незнание. «Какой-то генерал» в танке перевоплощался в Лизюкова, которому надлежало прожить ещё одну жизнь и ещё раз погибнуть. Теперь уже – в официальном мифе…»

В переводе с конспирологического на нормальный язык этот длинный пассаж, очевидно, призван донести до читателя следующий вывод: не надо верить официальным документам, они составлялись коварными недоброжелателями Лизюкова, которые не хотели, чтобы родственники Лизюкова знали о произошедшем…
Или ещё: «Сети, в которых должны были сгинуть и Лизюков, и его репутация, плелись искусно, мастеровито». «Другие – копили обиды, подпитывались ревностью к воинским успехам Лизюкова, его удачливости и во всеоружии затаённой неприязни встречали июль 1942 года…» Так и хочется спросить: г-н Афанасьев, вы про «сети» свои и «всеоружие затаённой неприязни» на основании чего пишете? Достоверных источников? Тогда потрудитесь привести ссылку! Слухов и своих фантазий? Тогда прямо об этом и скажите и не морочьте читателям голову в своих попытках дискредитировать «неугодные» вам документы.


Ты считаешь, что комиссия работала предвзято и скрывала от семьи Лизюкова правду? Обоснуй это документами! Ты полагаешь, что одних свидетелей «выбирали», а других заставляли молчать? Покажи это на основании архивных источников! Ты уверен, что материалы официального расследования – миф? Докажи это фактами, а не собственными подозрениями и фантазиями! Ответь на свои вопросы сам, а не заставляй читателя делать за тебя твою работу и искать подходящие ответы. А если для обоснования своих предположений у тебя просто нет достойных аргументов, то и смысла задавать такие вопросы без ответов тоже нет. Так как именно автор, а не читатель и должен доказывать и обосновывать свои заявления.

Любопытно отметить, как Афанасьев переиначивает совершенно ясный и однозначный факт в нужном ему ракурсе. На стр. 158, он пишет о встрече комиссара 5 ТА со Сталиным осенью 1942 г.. Этот разговор описал в своей книге 1964 г. издания и бывший военкор «Красной звезды» А. Кривицкий. В описании Кривицкого всё ясно и однозначно. Во время разговора подозрительный вождь народов спрашивал Туманяна не перебежал ли Лизюков к немцам, а не о том, имел ли он такое намерение. Причём Кривицкий, со слов Туманяна, приводит даже саму реплику Сталина: «Лизюков у немцев? Перебежал?» Об этой же реплике пишет и сам Афанасьев (стр. 163).
Казалось бы, всё ясно: подозревавший измену бывшего заместителя генерала Власова Сталин, не имея гарантированно точных данных о судьбе Лизюкова, спрашивает Туманяна не перешёл ли, часом, никем до сих пор ненайденный Лизюков к врагу. Туманян горячо отвергает это предположение-подозрение, заверяя Верховного главнокомандующего в преданности его погибшего генерала.

Но Афанасьев, ссылаясь на полученное им письмо от сына Туманяна, переиначивает всю ситуацию, представляя дело так, что, хорошо знавший о гибели и захоронении своего генерала Сталин подозревал Лизюкова лишь в намерении перебежать к немцам. Разумеется, можно долго спорить, кто из рассказчиков был более осведомлён о сути разговора, Кривицкий, рассказавший о нём в 60 годы (и, судя по всему, не получивший от В.Г. Туманяна протестов о его искажении), или сын Туманяна, написавший о нём (со слов Афанасьева) в письме 2016 года.

Однако имеющиеся документы позволяют уверенно предположить большую точность и осведомлённость Кривицкого. Тот факт, что даже осенью 1942 г. у советского командования не было неоспоримых данных о гибели и захоронении Лизюкова, о чём однозначно говорит расследование по линии Особого отдела, делает куда более обоснованными подозрения Сталина именно в измене Лизюкова, а не просто в его намерениях. О подозрениях в намерениях имеет смысл говорить только когда точно известно, что подозреваемый погиб, а не перешёл к врагу, чего в сентябре 1942 г. Сталину не мог гарантировать даже вездесущий НКВД.
К тому же, Кривицкий неоднократно беседовал с сыном Лизюкова Юрием и, наверняка, делился с ним известными ему данными и многое знал от него. Нет сомнений, что оба они хотели развеять всевозможные слухи о трагической судьбе генерала и внести в этот вопрос ясность и однозначность. Трудно представить, что, если бы им было точно известно, что Сталин «всего лишь» подозревал Лизюкова в намерениях перейти к немцам, хорошо зная при этом, что генерал погиб, Кривицкий и написал бы об этом прямо. Но он написал именно о подозрениях Сталина в измене живого Лизюкова, а не в намерениях (к тому моменту) мёртвого.

Предположение о немецкой провокации с сокрытием следов пленения Лизюкова долгое время рассматривалось недоверчивыми к армейскому расследованию особистами как вполне допустимое. Только к весне-лету 1943 года, когда никаких сведений о нахождении Лизюкова в плену так и не появилось, руководство СМЕРШа решило, что Лизюков всё-таки погиб, а не попал в плен. И только тогда высоким начальством (читай, Сталиным) было принято окончательное решение о снятии с Лизюкова всех подозрений, свидетельством чему и было присвоение его имени саратовскому танковому училищу. В этой связи заданный Сталиным осенью 1942 года вопрос «не перебежал ли Лизюков к немцам» звучит куда более адекватно реалиям, чем вопрос «не собирался ли он перебегать, когда погиб».
Возвращаясь к вопросу о версии событий по Афанасьеву. Надо сказать, что в своих основных моментах она повторяет уже написанное до него А. Курьяновым – автором изданной в 2011 году брошюры «В поисках легендарного командарма». Поэтому в качестве комментария вполне можно привести здесь то, что я уже писал в своё время о концепции «находчиков», существенной разницы не будет.

Вернёмся к эпизоду из мемуаров Катукова. На основании известных документов и фактов мы можем сделать совершенно однозначный вывод, что никакого последнего боя Лизюкова на участке 1 ТК Катуков на самом деле видеть не мог. Обратимся теперь к описанию «захоронения» Лизюкова. Катуков утверждает, что убитого Лизюкова похоронили на кладбище в Сухой Верейке «со всеми воинскими почестями». Полагаю, что читатели хорошо понимают, что под понятием «все воинские почести» подразумевается определённый комплекс мероприятий и соответствующее оформление могилы.
Но если верить современным пересказам письма Нечаева, которые А. Курьянов, а теперь и Афанасьев в своей книге, выдают за один из главных исторических источников, Лизюкова лишили одежды, побыстрее закопали на небольшой глубине в яме с другими бойцами и заровняли могилу, чтоб враги не осквернили. Это и есть «все воинские почести»? Вслед за Курьяновым Афанасьев написал, что могила «была намеренно спрятана от всех глаз, чтобы не позволить врагу надругаться над прахом павших товарищей» (стр. 217). То есть Афанасьев сам и опровергает один из своих основных «источников» - мемуары Катукова!

Получается, что сразу после гибели Лизюкова 23 июля гвардейцы-танкисты вытащили его из танка, но вместо захоронения… оставили труп лежать на жаре и решили похоронить его только при отступлении из Лебяжьего. Они что, ожидали приезда членов высокой комиссии, пожелавшей на месте удостовериться, что генерал мёртв и запретившей хоронить его до их приезда?! Или, может, вместо того, чтобы вывезти убитого генерала в тыл, они занимались организацией его похорон чуть ли не на передовой (в самый разгар боёв!) и непременно на третий день, а иначе не управиться было с подготовкой «всех воинских почестей»?!

Но почему тогда, хорошо зная, кто лежит перед ними, НИКТО из старших офицеров 1 ТК, включая и самого командира корпуса Катукова, НЕ СООБЩИЛ ни соседям, ни вышестоящему командованию о том, что погибший командир 2 ТК ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА генерал Лизюков, КОТОРОГО ИЩУТ И НИКАК НЕ МОГУТ НАЙТИ (!) находится у них?!
Да за такую забывчивость и молчанку с них бы «голову сняли»! Лежит генерал двое суток на жаре незахороненный, а никому и дела нет! Никто даже не посмотрел, есть ли в его мундире документы! Катуков и его подчинённые офицеры чего-то ждут, но начальству НИЧЕГО НЕ СООБЩАЮТ! Нормально? Правдоподобно?!
Зачем в САМЫЙ РАЗГАР НАСТУПЛЕНИЯ офицерам 1 гв. тбр. потребовалось лишать погибшего генерала одежды, обуви и обезличивать могилу, «чтоб враги не осквернили», вместо того, чтобы ВЫВЕЗТИ ЕГО В ТЫЛ! 24 июля ни о каком отступлении частей 1 ТК ещё не было и речи, 1 гв. тбр. АТАКОВАЛА противника в 4-5 километрах юго-западнее Лебяжье, командование и не помышляло сдавать село врагу, а Горелов с Ружиным вдруг «испугались» и решили, что вывозить генерала в тыл уже поздно, а потому надо побыстрее закопать его в общей мелкой яме и СКРЫТЬ все следы! После чего без всякой паники и суеты замкомандира и комиссар гвардейской танковой бригады вернулись к выполнению своих обязанностей и продолжили управлять наступлением (!) своих частей! Это тоже нормально? Или более правдоподобно?!

Никакого окружения района Лебяжьего не было ни 23, ни 24, ни 25 июля. 1 гв. тбр в составе корпуса ПРОДОЛЖАЛА НАСТУПЛЕНИЕ, в распоряжении замкомбрига - десятки танков и автомашин! К тому же, Горелов и Ружин не могли не понимать, что высокое начальство может и спросить с них за такую похоронную «самодеятельность»! Невозможно представить себе, чтобы погибшего генерала, командира корпуса и Героя Советского союза наспех похоронили бы чуть ли не на самой передовой в обезличенной могиле, вместо того, чтобы вывезти его в тыл и похоронить как следует в каком-либо крупном населённом пункте и со всеми подобающими воинскими почестями!
Никакой поспешности, связанной с отходом частей 1 ТК, а, следовательно, и каких-либо опасений захвата тела Лизюкова врагом, что, как нас уверяют, вынудило Катукова отдать распоряжение о захоронении Лизюкова в Лебяжьем, не было и в помине! Более того, приказ на отход из Лебяжьего Катуков получил только в 4 часа утра 26 июля, до этого же об оставлении села врагу вообще не было речи! Сам отход проходил планомерно, организованно и с прикрытием по рубежам.
Как ни старайся, как ни придумывай, но остаётся только одно и единственно возможное объяснение молчанию Катукова о «произведённых» по его распоряжению «похоронах Лизюкова». Их не было.

Итак, никаких нужных «находчикам» упоминаний о Лизюкове в донесениях Катукова нет. Но, может быть, Горелов и Ружин захоронили Лизюкова без всяких указаний начальства, так сказать, по собственному разумению и даже не поставили своего командира в известность? При этом они ещё за два дня (!) до планомерного отхода корпуса вдруг испугались, что не успеют вывезти погибшего генерала, а потому схоронили его у церкви наспех? И потому Катуков ничего не знал и никому не докладывал о весьма странной самодеятельности своих подчинённых?

Но я уже слышу, как оппоненты раздражённо возражают мне, что мы не можем точно знать всех сопутствующих этим похоронам обстоятельств, а потому, мол, у руководивших погребением Ружина и Горелова всё-таки могли быть некие неподвластные здравому смыслу, не поддающиеся логическому объяснению, неизвестные сейчас причины, чтобы не вывозить убитого командира, а похоронить его в селе, которое, может быть, им вообще придётся оставить врагу! Ну решили они так (что тут можно поделать!): генерала закопать у церкви, а самим спокойно уезжать во второй эшелон. Мол, пусть генерал полежит под немцами во временном захоронении, а уж потом мы вернёмся и сделаем всё подобающим образом! Это же «разумнее», чем вывезти его сразу и похоронить в тылу по-человечески! (А также гораздо выгоднее для лукавых толкователей отсутствующих писем.)
Может, такие «удивительные» резоны и можно допустить, и пусть явная нелепость захоронения генерала у передовой, когда его можно запросто вывезти в тыл, ещё не является доказательством, что этого не было. Но…позвольте ж мне тогда опять задать «находчикам» вопрос, от ответа на который они все так старательно уходят, а именно: если Горелов и Ружин всё-таки похоронили Лизюкова в Лебяжьем, отчего же тогда они не сообщили об этом по команде? Почему же в те самые дни, когда хватились искать командира и комиссара 2 ТК, когда проводился опрос лиц, которые могли дать показания по этому вопросу, а из штаба Брянского фронта приехала комиссия проводить расследование, они молчали, вместо того, чтобы сообщить о том, что они знают и разом снять все подозрения и недомолвки?! А вместе с ними молчали и все остальные, присутствовавшие при захоронении? Они что, все сговорились никому об этом не рассказывать и хранить как самую страшную военную тайну, в том числе, и от собственного начальства, и от вдовы и сына Лизюкова?
Если поверить объяснениям «находчиков», получается, что это было именно так! Однако любой здравомыслящий человек скажет, что это бред! А работавшие с документами В. Курьянов и И. Афанасьев должны видеть это лучше, чем кто-либо из «находчиков». Они не могут не понимать, что никаких объяснений Ружина, Горелова и других прочих «свидетелей» захоронения Лизюкова в Лебяжьем нет в документах потому, что им нечего было сказать по существу этого дела, а нечего сказать было оттого, что Лизюкова в Лебяжьем они не хоронили!

Стоит обратить внимание на вымученную попытку «находчиков» как-то объяснить «странное» молчание проводивших захоронение Горелова и Ружина. Оказывается, поясняет нам Курьянов, они погибли…через 3 года. То есть, Александр Витальевич всерьёз считает, что ТРИ ГОДА это совершенно недостаточный срок, чтобы доложить, куда следует, о произведённом в 1942 году захоронении! Или старшие офицеры-гвардейцы ждали окончания войны и появления поискового движения, чтобы сообщить об известной им и ещё МНОГИМ ДРУГИМ тайне?!

А сам Катуков? В отличие от Горелова с Ружиным он остался в живых! Он-то почему не мог после войны сообщить вдове Лизюкова всё, что знал о захоронении её мужа? Да неужели же товарищ Сталин не мог его найти, чтобы в ответ на отчаянные письма вдовы Лизюкова приказать ему рассказать ей всё, что он знал, да съездить куда надо, да показать заветную могилу героя?! Один кивок вождя (не говоря уж о росчерке пера!), и поехала бы комиссия вместе с Катуковым проводить эксгумацию захоронения легендарного командарма! И не было бы тогда никаких загадок и недомолвок, всё бы нашли!
Но…вместо этого военные ищут и НАХОДЯТ Давиденко и составляют докладную записку, где вместо героического рассказа Катукова о гибели генерала есть только сиротливое упоминание о неопознанном трупе в комбинезоне и казённое «других данных… не имеется».

Удивительно, но на одной и той же странице своей книги А. Курьянов (а теперь и Афанасьев на близких страницах своей) всерьёз берётся совмещать несовместимое! Он сокрушается о безуспешных поисках вдовы Лизюкова, несмотря на «привлечение» к этому делу самого товарища Сталина (!), и тут же пишет о главном свидетеле похорон Лизюкова – генерале Катукове, который всё помнил (!), занимал видные посты в армии, был вхож к тому же Сталину, и которого даже не надо было искать!
Если поверить «находчикам», то получается, что даже в 1947 году, то есть спустя 5 лет (!) после гибели Лизюкова, Сталин НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ о похоронах Лизюкова «со всеми воинскими почестями»?! Не знал, несмотря на проведённое ещё в войну расследование, на неусыпную работу НКВД и Смерша, на личные расспросы своих полководцев ОДНИМ ИЗ КОТОРЫХ, если верить Катукову, И БЫЛ ОН САМ?!

Ах, каким невнимательным и наивным был товарищ Сталин! Ах, какими нерадивыми оказались его многочисленные помощники, которые должны были обо всём ему доложить! Пять лет не знать о том, что было хорошо известно многим людям, один из которых был у него чуть ли не под боком!
А сам главный свидетель последнего боя Лизюкова, «видевший всё своими глазами» и знавший страшную военную тайну, о которой не знал даже сам товарищ Сталин? Он, по Афанасьеву, тоже, ну НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ о поисках своего погибшего боевого товарища! Ни во время войны, ни после! Не знал ни о том, что Сталин потребовал разыскать захоронение, ни о многочисленных запросах вдовы Лизюкова в разные инстанции, ни даже о каких-либо разговорах в военной среде на эту тему! Так сказать, не ведал, ни сном ни духом, отдыхал на курортах, и при ещё живой вдове своего боевого товарища помалкивал о том, что знал, не разменивался на всякие там разговоры и обдумывал, как будет он описывать всё это в будущих мемуарах.

Получается, что и Сталин, и Катуков, и все их многочисленные помощники были просто какие-то незнайки! Вот беда, так беда! Правая рука не ведала, что творит левая! Сталин НИЧЕГО не знал о свидетельствах Катукова, а Катуков НИЧЕГО не знал о поисках Лизюкова, в результате чего поиски велись вслепую и потому ничего не дали, пока за них, наконец, не взялось славное ПО «Дон» и журналисты НТВ!
Что это? Дети какого возраста должны поверить всему этому?!

Я вынужден ещё и ещё раз повторить очевидную и непреложную истину, которую в упор не хотят видеть «находчики»: если бы Горелов и Ружин (а вместе с ними - похоронная команда и экипаж Нечаева) действительно похоронили Лизюкова в Лебяжьем, об этом обязательно были бы упоминания в многочисленных архивных документах, задокументированных свидетельствах и послевоенных исследованиях, но ни одного упоминания об этом нигде нет!
В заключение надо сказать о том, что авторы раскрученной в СМИ «сенсации» и их влиятельные покровители не в состоянии ни скрыть, ни, тем более, объяснить вопиющие противоречия в их трактовке событий и натужных попытках выдать желаемое за действительное. Их упрямое нежелание проанализировать имеющиеся документы и понять, что в их версии просто не сходятся концы с концами, раз за разом заводит их в тупик, а несостоятельность их заявлений об обнаружении останков Лизюкова становится ещё более очевидной. Не в состоянии возразить мне по существу, они хватаются за такой «убедительный» «научный» аргумент, как СМИ, чтобы и дальше внушать легковерным свои небылицы. При этом они постоянно уводят обсуждение исторической части вопроса в некий иллюзорный мир затерянных писем и делают вид, что никаких других источников по гибели Лизюкова не существует!

Совершенно очевидно, что если бы генерала Лизюкова действительно похоронили в Лебяжьем (Сухой Верейке, по Катукову), то требовавшееся властям перезахоронение в том же Воронеже можно было бы провести, не дожидаясь никаких поисков и раскопок – достаточно было приехать на упомянутое Катуковым место «похорон с почестями» и произвести перезахоронение уже в 1943 году!
К тому времени были живы и Горелов, и Ружин и, скорее всего, кто-то из других «участников похорон Лизюкова», которые без труда могли показать, где именно они его похоронили! Отчего ж они не приехали?! Отчего ж не показали?! Ответ опять очевиден: указать место захоронения Лизюкова они не могли, потому, что его НЕ ХОРОНИЛИ!
Относительно Лизюкова, если верить Катукову и объяснениям современных «находчиков», всё это можно было бы сделать и быстрее, и проще: и документы были целы, и «свидетели» живы. Уже весной-летом 1943 года с их помощью захоронение Лизюкова в Лебяжьем было бы БЕЗУСЛОВНО найдено, а останки генерала торжественно ПЕРЕЗАХОРОНЕНЫ!

 Отправлено: 10.02.19 20:40. Заголовок: Если бы захоронение ..

Если бы захоронение Лизюкова в Лебяжьем действительно было произведено офицерами 1 гв. тбр из-за невозможности вывезти тело генерала в тыл (окружение села противником), то в материалах расследования штаба Брянского фронта ОБЯЗАТЕЛЬНО было бы что-то типа: «…Из показаний командира 1 ТК генерал-майора Катукова следует, что при атаке 1 гв. тбр его корпуса он видел, как танк тов. Лизюкова был подбит вблизи немецких позиций, после чего тов. Катуков отдал приказание вытащить его с поля боя, что и было сделано..» А дальше что-то схожее с мемуарами полководца, заканчивавшееся словами о том, что «тело тов. Лизюкова было похоронено со всеми воинскими почестями в селе Сухая Верейка… (уу-пс! Села-то с таким названием на военной карте нет!) ...в селе Лебяжье, о чём есть свидетельские показания полковников Горелова и Ружина, а также присутствовавших при захоронении бойцов.

Вывезти тело тов. Лизюкова не представлялось возможным ввиду окружения противником всего района села Лебяжье, поэтому тов. Горелов и Ружин приняли решение изъять у погибшего документы, снять с него сапоги и генеральский мундир со всеми знаками различия (чтобы противник не мог догадаться о личности захороненного), а также не обозначать могилу из-за опасений осквернения её врагом, о чём позже был составлен официальный акт за подписями вышеназванных лиц. Этот акт включён в материалы расследования…» Ну и что-нибудь в том же духе.
Ох, как кстати пришёлся бы сей документ тем, кто заявляет об обнаружении Лизюкова в Лебяжьем! Ох, как обрадовались бы они такому поистине бесценному архивному открытию! С каким праведным негодованием указали бы они на него всем скептикам, сомневающимся в долгожданной находке! (Я уж не говорю про то, что они бы сказали своим оппонентам!) Но…вместо желанного документа, рассеявшего бы всякие сомнения и разящего всех оппонентов наповал, у «находчиков» есть один только архивный пшшшик… Нет у них никакого нужного донесения.

Да и захоронение Лизюкова в Лебяжьем уж не дожидалось бы ПО «Дон» столько десятилетий, а было бы по существующим документам давным-давно найдено и официально вскрыто. И останки легендарного командарма давно бы уже были перезахоронены со всеми воинскими почестями совсем в другом месте! И произошло бы это не в 2009 году, а вскоре после освобождения территории района от немцев, когда по составленным показаниям Катукова, Горелова, Ружина и многих других приехала бы в Лебяжье комиссия по перезахоронению с группой солдат и всё сделала, как надо!

Летом 1943 года, как пишет сам Афанасьев, вдова генерала выезжала на места боёв с группой офицеров. С помощью приданных группе бойцов производись вскрытия ряда могил! Но характерно, что могила у церкви, которая, казалось бы, должна была быть первой, если не вообще единственной, вряд ли вообще вскрывалась!
А ведь согласно показаниям «присутствовавших» при захоронении «Лизюкова» лиц (донесений Катукова, Горелова и Ружина или показаний других военнослужащих), у офицеров, командированных на розыски, не могло быть никаких сомнений относительно того, где именно надо искать и что именно надо вскрывать! О чём это говорит? Это говорит о том, что НИКАКОЙ достоверной информации у них не было, хотя она обязательно должна была быть, если бы в Лебяжьем похоронили действительно Лизюкова!
В связи с этим стоит привести здесь донесение о гибели командарма Ефремова:
«Бывший командующий 33 армией генерал-лейтенант Ефремов М.Г. в апреле 1942 года с небольшой группой бойцов и командиров пробивался из окружения. В одном из боёв, в районе деревни Жары Темкинского района Смоленской области генерал-лейтенант Ефремов получил тяжёлое ранение в седалищную кость, лишился возможности передвигаться и, не имея уверенности на спасение от пленения, 19 апреля 1942 года покончил жизнь самоубийством – выстрелом из личного оружия в правый висок. Тело генерал-лейтенанта Ефремова М.Г. похоронено в селе Слободка Знаменского района Смоленской области».
Донесение было подписано командующим Западным фронтом Соколовским, а также членом военного совета и секретарём военного совета Западного фронта Булганиным и Горбушиным! Вместе с донесением Сталину были вручены протокол опознания трупа Ефремова и акт судебно-медицинского вскрытия! Вот и конец загадки. Через год после гибели всё стало на свои места.

Так неужели же нечто подобное не доложили бы Сталину о гибели и захоронении Лизюкова, если бы были показания Катукова, по приказу которого «вытаскивали» подбитый танк командира 2 ТК, показания Горелова и Ружина и МНОГИХ других военнослужащих, лично хоронивших «легендарного командарма» не через год, а в день гибели или на следующий день?! ОБЯЗАТЕЛЬНО бы доложили!
Не доложили потому, что НИКАКИХ показаний этих офицеров НЕ БЫЛО. Пора признать, что Лизюкова они на самом деле НЕ ХОРОНИЛИ и обнаруженная у Лебяжинской церкви могила не имеет к легендарному командарму НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ!
Все попытки представить дело так, что о захоронении Лизюкова просто «забыли», а в связи с гибелью в самом конце войны Горелова и Ружина вообще не осталось тех, кто мог бы что-то пояснить, и потому, мол, только один Нечаев и писал во все инстанции о том, что знал, да получал отписки, являются ЖАЛКИМИ и СМЕХОТВОРНЫМИ. Не надо думать, что в ту пору люди были глупее или забывчивее тех, кто сейчас придумывает всякие небылицы! О прилюдном захоронении командарма «со всеми воинскими почестями» непременно узнали бы ещё летом 1942 года, а могилу у церкви обязательно бы вскрыли для опознания тела уже вскоре после освобождения Лебяжьего, то есть в 1943 году. Задолго до появления и ПО «Дон» и его нынешних лидеров!

В заключении выражу свою личную точку зрения на причину полного провала исторических «доказательств» г-на Афанасьева, с помощью которых он попытался «научно» обосновать, что в Лебяжьем было найдено захоронение именно Лизюкова, и как-то вразумительно объяснить своим читателям, как мог погибший генерал в нём оказаться.
Вместо объективного исследования и критического анализа существующих источников, вместо движения от фактов к выводам он был вынужден идти от уже заявленного вывода об обнаружении «Лизюкова» назад, к фактам. Образно выражаясь, «историческая» логика автора книги работала так:

1. Останки Лизюкова найдены в Лебяжьем!
2. Как же они могли там оказаться?
3. Надо придумать как.

Отсюда и «заданность» версии Афанасьева, который должен был непременно доказать то, чего не было. В этой изначальной «заданности» и кроется главная причина исторического провала книги, ибо нельзя написать правдивую книгу на сомнительных источниках, невозможно вести честное исследование, подгоняя его под нужный результат!